В конце XX данного века у многих сложилось впечатление, что капитализм окончательно победил социализм. Однако кризис 2008 года вдохнул новую жизнь в старую теоретическую дискуссию. Какие же новые грани и аспекты противостояния двух систем видны сегодня?
1. Неэффективность плановой экономики: так ли все просто? Со времен А.Смита «мэйнстрим» экономической науки по умолчанию признает экономическую свободу наивысшей ценностью. Иными словами, этично все, что порождается свободой хозяйственной деятельности. Такая постановка вопроса, по сути, вытеснила этический аспект общественной жизни из области экономических исследований. Попытки представителей исторической школы (например, работа М.Вебера «Протестантская этика и дух капитализма») и институционального направления (например, работа Т.Веблена «Теория праздного класса»), направленные на разработку альтернативного подхода к данной проблеме, не смогли переломить данную тенденцию. Современный неоклассический «мэйнстрим» по-прежнему исследует преимущественно поведение «человека экономического», единственной целью которого является извлечение материальной выгоды.
Данный методологический подход, как правило, преобладает и при сравнительном анализе советской экономической системы и развитых экономик Запада. Опираясь на его методологию, целый ряд признанных экономистов (М.Фридман, А.Ослунд, Я.Корнаи, Е.Гайдар, Е.Ясин и др.) подвергает экономику СССР разгромной критике. Главным компонентом данной критики является тезис о ее неэффективности. Однако не все так однозначно, как это может показаться на первый взгляд.
Сразу необходимо отметить, что государственная политика, ставящая во главу угла социальную справедливость, как правило, имеет своим естественным следствием снижение эффективности хозяйствования. В Советском Союзе расстановка приоритетов имела именно такой акцент. Например, В.Шляпентох приводит следующие данные [1]. Население страны пользовалось беспрецедентными социальными гарантиями. Практически не существовало безработных и бездомных. Особенно впечатляющим было улучшение жилищных условий в 1960-1970-е гг. Каждый год в эксплуатацию вводилось 2 млн. новых квартир – и 10-11 млн. человек улучшали жилищные условия. Почти две трети горожан жили в отдельных квартирах, что было несомненным улучшением по сравнению с жизнью в коммунальных квартирах.
На высоком уровне было и обеспечение товарами длительного пользования. К 1985 году почти каждая семья имела телевизор (97%), холодильник (98%), две трети – стиральные и швейные машины, 15% семей имели автомобили. В распоряжении многих семей находились знаменитые «шесть соток», где, как правило, располагался дачный домик. Достаточно широкие возможности были и для отдыха. В 1985 году примерно четверть взрослого населения провела отпуск на различных курортах. Большинство детей проводило каникулы в санаториях и пионерских лагерях.
Образовательный уровень населения был примерно на том же уровне, что и в США. К середине 1980-х гг. 89% работающих людей имели образование выше семи классов (в США – 93,1%). Это большой прогресс по сравнению со сталинскими временами, когда эта цифра составляла 12%. Медицинское обслуживание было, в основном, удовлетворительным, хотя более качественные медицинские услуги часто подразумевали небольшие взятки в виде подарков или денег.
В СССР был установлен самый низкий пенсионный рубеж [2]. В начале 1960-х гг. Советский Союз практически достиг уровня стран Западной Европы по средней продолжительности жизни: так, по данным ООН, в СССР она составляла 69 лет, в Западной Европе – 71 год. При этом нужно помнить, что еще в начале XX века средняя продолжительность жизни в России была менее 30 лет, а каждый второй ребенок не доживал до 20 лет [3].
Что же касается непосредственно уровня эффективности советской экономики, то это комплексная проблема, охватывающая многие аспекты ее функционирования. Однако, как правило, речь идет об эффективности в сугубо «рыночном» смысле, подразумевающую, что производитель в условиях конкуренции способен произвести товар, наилучшим образом удовлетворяющий потребности покупателей. Так, имея в виду советскую экономику, Е.Ясин отмечал следующее: «…Качество продукции отечественного производства остается низким, издержки высокими, номенклатура производства имеет тенденцию к сужению» [4, с.56].
Во многом это утверждение является справедливым, но не бесспорным. Необходимо указать на одну особенность советской экономической модели. Товар производился не столько для того, чтобы получить прибыль, сколько для того, чтобы удовлетворить потребности людей. Такой подход приводил к снижению качества обслуживания, менее привлекательной, чем в западных странах, упаковке и более узкому товарному ассортименту. Однако это давало и позитивные результаты. Так, в производстве продовольственных продуктов стандарты безопасности и полезности научно обосновывались и были высокими, уровень применения вредных веществ (пищевых добавок, химикатов и т.п.) был гораздо ниже, чем на Западе [5].
Достаточно узкий ассортимент реализуемой в СССР продукции, с одной стороны, действительно ограничивал выбор отечественных потребителей по сравнению с западными покупателями. С другой стороны, такое положение вещей способствовало национальной экономии ресурсов. Так, в современных развитых странах маркетинг достиг такой зрелости, что производители побуждают потребителей покупать все более новые, модные, усовершенствованные товары, в то время как ранние аналоги данных товаров еще в состоянии удовлетворять потребность. Данный феномен получил название «общества потребления».
Однако уже очевидно, что ресурсы планеты на грани исчерпания, и поддерживать такой тип потребления даже исключительно в развитых странах не получится бесконечно долго. Как отмечает С.Цирель, «за серьезной экологической катастрофой… последует тенденция минимизации потребления, всемерного самоограничения как императива выживания» [6]. С учетом данной проблемы советская экономика, даже при сравнительно более высоких издержках на единицу продукции, безусловно, отражала более предпочтительный вариант экономической системы, нежели экономика западных стран.
Другой аспект этой проблемы – моральный. В то время как в мире голодают около 850 млн. человек, по оценкам Аризонского университета, американцы ежегодно выбрасывают на свалку около половины всей закупаемой еды [7]. Кроме того, для советской экономики было бы абсурдом такое соответствующее рыночно-капиталистической логике явление, как уничтожение товаров в период экономических кризисов. Только в самом конце так называемой «перестройки», в 1991 г. в момент наивысшего обострения проблем с дефицитом товаров повседневного спроса, советские торговые предприятия, руководствуясь уже сформированной рыночной логикой поведения, стали уничтожать продукцию из-за нежелания продавать её по регулируемым ценам. Пресса тех лет сообщала о грузовиках, сваливающих упаковки мужских носков в помойки, в то время как в магазинах наблюдалась острая нехватка этого незаменимого товара потребления. Но данная модель поведения уже полностью укладывалась в рыночный образ действий тогда уже фактически самостоятельных, несмотря на формальный статус государственных, торговых компаний, стремительно сраставшихся с криминальным капиталом.
2. Оборонный комплекс СССР: мифы и реалии. Излюбленная мишень критики советской экономики – это, конечно, оборонно-промышленный комплекс СССР, обвиняемый либерал-реформаторами во всех смертных грехах, а зачастую, просто отождествляемый с плановой экономикой как таковой. Во второй половине безумной «пятилетки» М.С.Горбачева 1986-1991 гг., так и не доведенной до конца, агитпропаганда А.Я.Яковлева вдарила залпом из всех орудий по этому главному достижению плановой экономики, обеспечивавшему экономический суверенитет социалистическому блоку, обладавшему неизмеримо меньшим объемом экономического потенциала, чем глобальная западная экономика. «Архитекторы перестройки» и их западные «коллеги» прекрасно понимали, что разрушение советского ОПК является не только средством к достижению цели технологического подчинения СССР-СНГ западной метрополии (что, кстати, прекрасно видно сейчас, спустя 20 лет реформ), но и ниспровержением самого значимого свидетельства эффективности советской модели экономики. Дискредитация советского ОПК началась с создания образа «ненасытного монстра, пожирающего все ресурсы экономики». В конце 80-х начале 90-х стали появляться просто умопомрачительные оценки удельного веса и масштабов советской военной экономики, типа 33% ВНП, более 60% всех капиталовложений и т.д.
Надо признать, что государственные структуры давали повод для подозрений в неискренности их оценок. Например, в 1990 г. официальные оценки дали показатель удельного веса оборонных расходов в ВНП СССР в размере 9%. И отечественным "альтернативным", и западным экономистам такая величина показалась совершенно справедливо заниженной. В 1991 г. специалисты по военно-экономическим проблемам из Института США и Канады определили этот уровень в 20% [8, с.8]. В целом среди реформаторски настроенных экономистов того времени данный показатель расценивался как верхняя граница милитаризации советского планового хозяйства, хотя наиболее рьяные обвинители ОПК умудрялись доходить до отметки 33% [9, с.6]. И уже совсем неприличные и необоснованные оценки отечественного оборонного комплекса появились в первом издании солидного учебника "Общая экономическая теория. Политэкономия" коллектива авторов РЭА им. Г.В.Плеханова. В главе 20, специально посвященной военно-промышленному комплексу как элементу мезоэкономики, приводятся весьма странные оценки доли военного производства в экономике СССР: "Здесь на создание ВПК и содержание армии тратилось до 80-90% национальных ресурсов – сырьевых, технических, финансовых, интеллектуальных" [10, с.302-303].
Можно понять, почему оценки приводятся в обтекаемой категории "ресурсов", а не в ВВП – раздел "Мезоэкономика" предшествует разделу "Макроэкономика" данного учебника и поэтому студенты еще не знакомы с основами национальных счетов. Однако каким образом эта эффектная фраза "90% ресурсов на оборону" согласуется с известными фактами экономического развития и нормальной логикой здравого смысла, автор оставляет без ответа. Весьма показательно, что последующие издания этого учебника уже не содержали главу об ОПК, видимо, руководители авторского коллектива предусмотрительно решили воздержаться от сентенций, весьма далеких от науки и здравого смысла.
А как к этому вопросу относились западные исследователи?
Всемирно известный экономист Дж.Стиглиц в учебнике по экономике общественного сектора 1988 года выдал сдержанную оценку – 12,6% военных расходов в ВНП СССР середины 90-х гг. [11]. Известный английский специалист по советскому ВПК Джулиан Купер оценил объем производства продукции военного назначения в общем промышленном выпуске 1988 года в 16% [12].
Табл.1 дает представление о месте ОПК в структуре народного хозяйства в 1990 году.
Таблица 1. Удельный вес ОПК в основных макроэкономических показателях СССР в 1990 г. (%).
Наименование показателя Значение показателя, %
Общие расходы на оборону от ВНП 7,6
Для сравнения, аналогичный показатель для США 5,9
Общие расходы на оборону от национального дохода 11,1
Для сравнения, то же для США 5,8
Основные производственные фонды (ОПФ) ОПК от стоимости ОПФ в целом по народному хозяйству 6,4
ОПФ ОПК от стоимости ОПФ в промышленности 12,6
Источник: [13, с.32-33].
Несмотря на значительный разброс экспертных оценок, ОПК предстает перед нами отнюдь не как некий “всепожирающий монстр”, высасывающий все соки из экономики. К тому же следует учитывать, что в границах ОПК была сосредоточена подавляющая доля производства некоторых товаров народного потребления, таких как телевизоры, фотоаппараты, велосипеды, пылесосы и т.д. Даже по мнению серьезных зарубежных исследователей, размеры милитаризации советской экономики не столь чудовищны, как представляется непосвященному взгляду. 12% продукции ОПК от ВНП, и 12% от общего количества занятых в обрабатывающей промышленности – это неплохой результат для страны–абсолютного лидера в производстве и поставках на экспорт большей части номенклатуры военной продукции [14]. Наконец, следует помнить, что некоторые страны с более милитаризированной экономикой демонстрируют немалые экономические успехи, например, Израиль и Южная Корея, где доля военного производства доходит до 20% ВНП.
Таким образом, даже в рамках рыночной логики, предпочитающей оперировать понятиями эффективности, советский ОПК отвечал самым высоким требованиям. Однако глупо и примитивно оценивать роль ОПК в таких ценностных координатах, его роль гораздо важнее в плане смыслового противостояния социально-экономических систем. ОПК производил высококачественные общественные товары, позволявшие советской империи достойно выдерживать цивилизационное соперничество с Западом. А любое производство общественных благ выглядит избыточным с индивидуалистической мещанской точки зрения, на которой стоит вся англо-саксонская политэкономическая традиция. Ну, в самом деле, обыватель, воспринимающий мир под углом зрения «мой дом – моя крепость», всегда будет недоволен постройкой новых авианосцев, ракет и луноходов, поскольку эти товары он не сможет потребить так же как овсяную кашу и автомобиль «Ровер». Лишь в трудные военные годы обыватель вынужден смиряться с перераспределением ресурсов в пользу общественных потребностей. Советская плановая модель экономики выражала принципиально иное ценностное восприятие мира и смысла бытия человека и общества. Она пыталась радикально воплотить ценности прогресса и модернизации на основе жесткого подчинения индивидуальных интересов общественным. Именно ОПК и сопряженные с ним космические программы явились наиболее знаковыми целями такой модели общественного прогресса. Кроме того, значительная роль ОПК и высокий удельный вес общественных товаров создавал хорошую основу для социально-справедливой модели экономики, потому как объективно меньше возможностей для перераспределения произведенных благ в пользу отдельных лиц, слабее выражены потребительские настроения.
3. Ресурсоемкость плановой экономики. Теперь рассмотрим уровень производственных издержек в экономике СССР в целом [4, с.63-65]. Так, в советской экономике темпы роста энергопотребления в целом опережали рост ВНП (табл.2). В то же время в развитых странах Запада, кроме периода перед энергетическим кризисом 1973 года, была ярко выраженная тенденция на снижение энергоемкости. Сходные данные можно привести и по металлопотреблению. Хотя металлоемкость национального дохода в 1960-80-х гг. у нас снижались, но намного медленней, чем в других странах. Все годы до перестройки темпы роста капитальных вложений регулярно превышали темпы роста объемов производства.
Таблица 2. Темпы роста ВНП и энергопотребления в СССР.
Период 1940-1960 1961-1970 1971-1980 1981-1985
Темп роста ВНП 2,160 1,660 1,200 1,104
Темп роста энергопотребления 2,970 1,690 1,540 1,123
Источник: [4, с.64].
Таким образом, действительно, микроэкономические издержки на единицу продукции в Советском Союзе были выше по сравнению с развитыми странами Запада. Поэтому достаточно устоявшимся стало утверждение, что советское государство содержало множество убыточных предприятий. Однако вряд ли можно считать корректным применение рыночных оценок эффективности (прибыль/убыток) к советским предприятиям.
Централизованные органы рассматривали деятельность предприятий в рамках единого народнохозяйственного комплекса, в силу чего в зависимости от решаемых макроэкономических задач одни предприятия могли быть «планово прибыльными», а другие – «планово убыточными». Иными словами, в Советском Союзе эффективность отдельного хозяйствующего субъекта имела второстепенное значение по сравнению с общественной эффективностью. А с точки зрения общественной эффективности советская экономика, скорее всего, занимала лидирующие позиции в мире. Так, прежде всего, она не была подвержена циклическим кризисам.
Второй аспект общественной эффективности советской экономики заключается в следующем [5]. Во время перестройки было отмечено, что эффективность личных хозяйств выше, чем колхозов и совхозов. На деле же личные подворья были лишь верхушками айсберга колхозно-совхозной собственности. Из колхозов и совхозов люди получали навоз для удобрений, зерно для корма птицы и др. Это были прямые дотации. Хлеб, сданный государству колхозниками, потом возвращался им же по невысоким ценам, что представляло собой косвенные дотации. Таким образом, это был единый хозяйственный комплекс, и чтобы понять реальную эффективность колхозной собственности, надо рассматривать его экономику путём сложения прибыли колхоза и личных подворий.
Безусловно, в советском сельском хозяйстве были свои проблемы. Так, стоял вопрос обеспечения более надёжной сохранности урожая, поскольку потери порой составляли до 40% [5]. Производительность же сельскохозяйственного труда составляла около пятой части от американского уровня [2]. Однако во многом это был результат интервенционистской сталинской политики, направленной на перекачку ресурсов из села в промышленность. В то же время на Западе сельскохозяйственное производство, являясь убыточным, регулярно снабжается масштабными дотационными вливаниями со стороны государства. Так, по оценкам ОЭСР, общий объем финансовой помощи, выделяемой странами-членами ЕС сельскохозяйственным производителям, составил в 2000 году 90,2 млрд. долл. [15].
Одним из элементов оправданной критики советской экономической системы является тот факт, что «напряженный план» создавал атмосферу хозяйственной неопределенности: предприятия никогда не могли знать наверняка, вовремя ли поступят необходимые для производства компоненты, туда ли они будут доставлены, в каком количестве и какого качества. Л.Мизес назвал данный феномен «запланированным хаосом» [16]. Это вынуждало предприятия принимать меры, компенсирующие данную неопределенность. Так, с одной стороны, они приобретали необходимые ресурсы в любых количествах, которые были доступны – происходило так называемое «омертвление запасов». С другой же стороны, «напряженный план» побуждал предприятия ограничивать свою зависимость от поставщиков, создавая вспомогательные подразделения, что подрывало преимущества разделения труда.
Однако данные экономические потери можно противопоставить масштабным общеэкономическим издержкам, присущим капиталистическим странам Запада. Они связаны с функционированием товарной организации хозяйства, предполагающей существование крупного трансакционного сектора, к которому относятся банки, биржи, страховые компании, всевозможные посредники и др. Поэтому третий аспект сравнительно более высокой общественной эффективности советской экономики был связан как раз с тем, что в ней отпала необходимость во многих видах труда, не удовлетворяющих собственно человеческие потребности.
Наконец, нельзя не упомянуть проблему, которая традиционно считается одним из наиболее острых проявлений неэффективности советской экономики, а именно, товарный дефицит. О действительной, а не надуманной остроте данной проблемы говорят следующие данные социологического опроса, проведенного в 1989 году в СССР. На вопрос «Что убедит людей в том, что намечаются реальные положительные сдвиги?» 73,9% респондентов из числа интеллигенции ответили: «Прилавки, полные продуктов» [17].
Сам факт наличия цен, устанавливаемых государством, а не конкретными продавцами, действительно может приводить к возникновению дефицита на некоторые товары, который проявляется в очередях, пустых витринах и ограниченном доступе к благам. В рыночной экономике эта проблема решается просто – через повышение цен. В то же время ничто не мешало и в советской системе ликвидировать дефицит таким же способом [5]. Однако такой путь считался негуманным. Цены повышали преимущественно на предметы роскоши. Дефицит же ликвидировали, наращивая производство, и вплоть до конца 1980-х гг., население Советского Союза было обеспечено базовыми (особенно продовольственными) продуктами. Более того, в отношении этих продуктов у советского человека, как правило, был выбор: либо потратить время в очереди, но сэкономить деньги в государственном магазине; либо сэкономить время, но потратить больше денег на базаре.
Что касается непродовольственных товаров, то некоторые из них тоже можно было приобрести на рынке. В основном же вещи приобретались через государственную торговлю, и ряд товаров (например, качественная импортная обувь), действительно, был в дефиците. Однако и в развитых странах качественные, престижные товары доступны далеко не всем гражданам. Поэтому использовать термин «дефицит», понимая под ним «нехватку» тех или иных товаров, не совсем корректно [18].
Безусловно, такая ситуация, сложившаяся в советском обществе, создавала весьма специфическую социальную обстановку: люди, имевшие доступ к дефицитным товарам, например, работники торговли, приобретали особый статус, оказываясь «нужными людьми» [4, с.44]. Эти так называемые «спекулянты» обостряли проблему дефицита, перераспределяя дефицитные товары.
О том, что проблема дефицита в советской экономике явно преувеличена ее критиками, говорят следующие данные Госкомстата СССР. Обеспеченность розничного товарооборота товарными запасами в розничной торговле (в днях товарооборота) составляла в СССР на 1 января соответствующего года: 1960 – 85 дней, 1970 – 88, 1980 – 77, 1985 – 92, 1986 – 84. Для сравнения: в России в 1995 году она составила 33 дня, причем из всех ресурсов товарооборота 54% поступило по импорту [11].
Таким образом, эффективность советской экономической системы нецелесообразно рассматривать однобоко, с позиций «рыночной» эффективности. С точки зрения экономической эффективности экономика Советского Союза действительно несколько уступала странам-лидерам Западного мира. Так, в первой половине 1980-х гг. отношение показателей СССР к показателям США было следующим: по национальному доходу – 64%, по продукции промышленности – 79%, по производительности труда – 54%. При этом, если взять для сравнения любые предыдущие годы, данные цифры были бы меньше, т.е. советская экономика вплоть до начала перестройки постоянно сокращала отставание от развитых стран Запада [2]. С другой стороны, если в понятие «эффективность» включить социальный компонент, то очевидными становятся как раз преимущества экономической системы СССР.
Кроме того, социально-экономические преимущества последней через два десятилетия после ее демонтажа стали еще более рельефными, особенно на фоне разразившегося в 2008 г. глобального экономического кризиса. Так, А.Бузгалин и А.Колганов называют целый ряд противоречий, характерных для рыночно-капиталистической экономики:
Корпоративный капитал манипулирует остальными агентами рынка, навязывая покупателю определенную систему потребностей.
Крупнейшие капиталистические корпорации-сети, по сути, плохо поддаются контролю со стороны государства, институтов гражданского общества, профсоюзов и часто нарушают так называемые «правила игры» в экономике.
Финансовый капитал имеет возможности для масштабных финансовых спекуляций.
В глобальной экономике сформировался крупный фиктивный сектор (трансакции финансового сектора, реклама, ВПК, масскультура и др.), осуществляющий «паразитическое» потребление наиболее ценных ресурсов общества [19, с.41-43].
Таким образом, экономика развитых стран Запада в настоящее время испытывает системный кризис, хотя еще совсем недавно ее победа в мировом масштабе казалась неоспоримой. На повестку дня вышел вопрос о формировании альтернативной экономической системы, которая окажется более жизнеспособной и позволит успешно решать глобальные социально-экономические проблемы, среди которых такие, как потребность в ограничении экономического эгоизма отдельных индивидов и целых стран, истощение ресурсов Земли, экологическое загрязнение окружающей среды и др.
В свое время хозяйственная практика на примере экономики СССР продемонстрировала возможность существования экономической системы, логика функционирования которой кардинальным образом отличается от логики рыночно-капиталистической экономики. В основу функционирования беспрецедентной экономической системы Советского Союза был положен уникальный принцип, сформулированный в рамках марксизма – принцип всестороннего развития личности каждого человека. Так, К.Маркс писал: «На высшей фазе коммунистического общества… исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда… исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда… труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни» [20, с.20].
Безусловно, советская экономика была далека от полной реализации идеала, сформулированного К.Марксом. Однако вектор социально-экономического развития СССР соответствовал движению к данной цели. Полная занятость, достаточно высокий и гарантированный уровень социального обеспечения, с одной стороны, и официальный запрет на ведение предпринимательской деятельности, с другой, побуждали множество советских граждан к самореализации в области науки, спорта, технического новаторства и духовного развития. Нельзя отрицать, что существенные экономические успехи СССР, характерные для 1930-1940 гг., были во многом достигнуты за счет энтузиазма участников стахановского движения, движения многостаночников, рационализаторов.
Во второй половине XX века Советский Союз заслужил неофициальный титул «самой читающей нации», культурные достижения советского народа (научные достижения, литературные произведения, балет и др.) были признаны во всем мире, активно развивалась художественная самодеятельность. Данная ситуация похожа на ту, которую Дж.С.Милль еще в середине XIX в. связал с понижением нормы прибыли до нуля. Это, по его мнению, должно было способствовать более интенсивному культурному развитию общества, моральному и социальному прогрессу.
Однако во второй половине 1980-х гг. создается в буквальном смысле интеллектуальный миф о неэффективности советской экономики, который и послужил теоретическим фундаментом целенаправленного, последовательного и довольно быстрого демонтажа ее институтов. В результате в постсоветской России началось формирование рыночно-капиталистической системы, ориентирующей индивида на максимизацию материального благополучия.
Таким образом, очевидно важное различие в логике функционирования советской и западной экономических систем. Это различие, как это ни странно звучит, выявил в свое время еще Аристотель, содержательно отделив «искусство наживать состояние» («хрематистику») от «науки о домохозяйстве» («экономии») [21, с.387]. Иными словами, хозяйственная деятельность имеет две интенции – наращивание богатства (увеличение прибыли) и решение конкретных проблем обустройства человеческой жизни [22]. По своей сути, хрематистика и экономия – это две принципиально отличные системы этических ценностей.
Аристотель считал, что нажива не должна становиться целью человека, и критиковал хрематистику как тип хозяйственной деятельности. По мысли великого философа, «…счастье – это определённого качества деятельность души сообразно добродетели» [16], т.е. предназначение человека он видел в самореализации в области духовного развития. Экономическая же деятельность должна только обеспечить индивида набором необходимых благ. Поэтому идеальным типом хозяйственной деятельности Аристотель провозгласил «экономию».
Однако в момент «рождения» экономической науки произошла подмена понятий: А.Смит, вводя в оборот термин «человека экономического», постоянно стремящегося «улучшить свое положение посредством увеличения своего имущества» [23, с.348-349], по сути, заложил основы анализа «хрематистической» системы, но использовал понятие «экономика». Эта традиция сохранилась до сегодняшнего дня и закреплена в современных неоклассических постулатах. Вряд ли имеет смысл отрицать, что такой методологический подход оказал значимое влияние на основополагающие принципы функционирования рыночных экономик Запада. Очевидно, что это преимущественно «хрематистические» системы. В то же время советская экономика обладала чертами, скорее, «экономийной» системы.
XX век стал ареной конкурентной борьбы между этими типами систем. В конце данного века у многих сложилось впечатление, что борьба завершилась. Однако современный экономический кризис снова вдохнул жизнь в теоретическую дискуссию по поводу преимуществ и недостатков советской и западной экономик. При этом важно понимать, что проблема, с которой сегодня столкнулось человечество, заключается не столько в определении наиболее эффективных форм хозяйствования, сколько в мировоззренческом выборе, в расстановке ценностных приоритетов. Это этический выбор, и от него зависит даже не процветание наций Земли, а, скорее, их выживание.
